«Ищу я в этом мире сочетанья прекрасного и вечного…»

И. Бунин «Ночь»

 

Сергей Иванович Танеев

(165 лет со дня рождения)

25 ноября (по новому стилю) музыканты чтят память С.И. Танеева – представителя «третьего поколения» классиков русской музыки, последователей «Могучей кучки» и Чайковского, чьё имя стоит в одном ряду с именами Александра Глазунова, Анатолия Лядова, Александра Скрябина, Сергея Рахманинова.

Человек редкой самобытности, счастливо сочетавший глубокий ум, огромные знания, высокую честность и прямоту с бесконечной добротой и душевным целомудрием, он писал музыку мудрую, чистую и мужественную. Его музыке чужда непосредственность или трепетное волнение, зато она одухотворена ясной мыслью, проникнута твёрдой нравственной убеждённостью. По масштабам своего таланта и по вкладу в сокровищницу музыки, русской и мировой, по воздействию своему на современников и потомков – воздействию длительному и благотворному – Танеев, бесспорно, достоин называться классиком нашего искусства, его корифеем. Но, вместе с тем, сам характер личности музыканта и, в равной степени, характер его творчества таковы, что эта, казалось бы, бесспорная истина нуждается в постоянном подтверждении и утверждении. Редкая скромность, застенчивость даже были присущи этому человеку, и тень её словно легла на наследие его, не давая подчас возможности оценить его в полной мере.

Простое, скромное танеевское житие – так же, как и его музыка, лишённое внешних эффектов – не сразу позволило современникам разглядеть в композиторе одну из ключевых фигур русского музыкального искусства рубежа XIX – XX веков. Творчество Танеева затмевала слава, с одной стороны, его учителя – П.И. Чайковского, с другой – гениальных учеников, А. Скрябина и С. Рахманинова. Танеев обладал многогранным талантом. В нём всегда видели, в первую очередь, энциклопедически образованного музыканта, замечательного педагога, исполнителя – пианиста, первого русского учёного – музыкального теоретика с мировым именем. Композиторское же дарование Сергея Ивановича несколько затенялось другими гранями его выдающейся творческой личности и его музыкально-общественной деятельностью.

Авторитет Танеева был исключительно велик. В сущности, именно он, вслед за Чайковским, стал создателем знаменитой московской композиторской школы. У него постигали тайны ремесла А. Скрябин, С. Рахманинов, Г. Конюс, Г. Катуар, А. Гречанинов, Р. Глиэр, С. Василенко, Ан. Александров и многие другие. «Шли к нему за советами, за поддержкой в своих начинаниях и не только в области искусства», — отмечал А. Гречанинов в своих мемуарах. Авторитет его базировался и на высокой этической высоте всего его облика, его гражданской позиции. «Мировым учителем» назвал Танеева его петербургский коллега и друг А.К. Глазунов. «Для всех нас, его знавших и к нему стучавшихся, это был высший судья, обладавший, как таковой, мудростью, справедливостью, доступностью, простотой, – писал в своём некрологе С. Рахманинов. – Образец во всём, в каждом деянии своём, ибо, что бы он ни делал, он делал только хорошо. Своим личным примером он учил нас, как жить, как мыслить, как работать, даже как говорить, так как и говорил он особенно, «по-танеевски»: кратко, метко, ярко. На устах у него всегда были нужные слова. Лишних сорных слов этот человек никогда не произносил…»

Искусство он понимал всегда как художественное мышление, способное выражать большие идеи, и как могущественную силу, способную духовно-нравственно воздействовать на человека. «На музыке его, — писал Б.В. Асафьев, – лежит отпечаток мудрой сосредоточенности и принципиальности: путь искателя истины. Каждая мысль принимает у Танеева облик зрелого, обдуманного высказывания».

Не особенно часто звучит музыка Танеева в современных концертах. Но каждое её исполнение запоминается надолго. Романсы в исполнении Ирины Монаховой, лирико-философская кантата «Иоанн Дамаскин» в исполнении Орловских губернаторских коллективов – симфонического оркестра и камерного хора «ЛИК», несколько хоров на стихи М. Лермонтова, А. Фета, Ф. Тютчева, Я. Полонского – музыка потрясающей красоты и мудрости, но это, пожалуй, всё, что звучало в стенах нашей филармонии. Да и не только нашей.

Может быть, такую ситуацию попытался объяснить в своё время А.В. Луначарский: «…весь художественный облик Танеева снискал ему величайшее уважение как своеобразному высшему математику музыки. Но это обстоятельство послужило к большой недооценке Танеева как творца широкой публикой. Я разумею публику, не принадлежащую к небольшому кругу квалифицированных и особо высококультурных в музыкальном отношении лиц… О Танееве прошёл слушок, что он решает свои музыкальные проблемы, как математик задачи, потому-то он-де очень любопытен для цеховиков, но оставляет холодными слушателей». И далее Луначарский продолжает: «…не думаю, чтобы кому-нибудь пришло в голову отрицать эту сразу охватывающей вас атмосферу немного строгой и очень сильной мысли, которая царит в его музыке. Но этого мало. Танеев был человек глубоко сердечный, волнуемый всеми волнениями интенсивной человеческой жизни… и скорбь, и надежда, и негодование, и любовь, и чувство одиночества, и радость общения с природой и людьми, и многое, многое другое заставляло трепетать это твёрдое, но чуткое сердце».

Чуткое сердце…Критическое отношение к себе и своим творениям, но любовь и глубокое уважение – изначально к каждому, с кем его сводила судьба и чьи, пока незрелые, или гениальные произведения доводилось оценивать. Каждый ученик удостаивался ласкового имени, но непременно на «Вы». Танеев «пугал» крестьян и извозчиков исключительно уважительным обращением и отношением. Крестьяне его имения на руках несли гроб композитора, которого почитали за праведника, до самого Звенигорода и прощались с ним, стоя на коленях. Так же, мысленно стоя на коленях, с непокрытой головой на холодном апрельском ветру, Сергей Иванович провожал в последний путь своего гениального ученика Александра Скрябина. Очевидно, на похоронах же он сильно простудился, простуда переросла в воспаление легких и… кончина. Любопытно, что в статьях советского периода с горечью пишется, что Танеев умер, не дожив лишь двух лет до Октябрьской революции 1917 года, которая «сделала возможным практическое воплощение идеалов, ради которых он жил и творил». Почему-то думается, что Господь смилостивился над ним, не дав этому хаосу войти в его жизнь.

Вот такая статья получилась – более о Человеке, нежели о музыке. Сегодня вдруг показалось, что это важно. А Музыка? – Музыку надо слушать! Пусть только закончится этот непонятный, противоречащий всякой логике период молчания живого искусства. Завершить этот пост я хочу словами самого Сергея Ивановича: «Какие люди, такая и музыка».

 

Ольга Гарбар