Рахманинов, Толстой, Чехов. Штрихи к портретам.
Великий музыкант и великий писатель были знакомы. Сергей Рахманинов дважды побывал в Хамовниках у Льва Толстого. Со слов композитора, последний визит окончился крайне неприятно. Вот что пишет Рахманинов в воспоминаниях: «У меня была рекомендация от княгини Ливен. Она была моим большим другом, очаровательная женщина. Она просила Льва Николаевича принять меня. Это было как раз после провала моей Первой симфонии. Княгиня Ливен написала Толстому: «Будьте добры, примите его, Лев Николаевич, молодой человек может погибнуть. Он утратил веру в свои силы, постарайтесь помочь ему». Когда я пришёл в первый раз, он играл в шахматы с Гольденвейзером.
Я пришёл с Шаляпиным. Федя пел. Невозможно описать, как он пел: он пел так, как Толстой писал. Нам обоим было по двадцати шести лет. Мы исполнили мою песню «Судьба» (стихи А. Апухтина – прим. наше). Когда мы кончили, чувствовалось, что все восхищены. Начали с увлечением аплодировать, но вдруг все замерли, все замолчали. Толстой сидел немного поодаль от других. Он казался мрачным и недовольным. В течение часа я его избегал, но потом он вдруг подошёл ко мне и возбуждённо сказал: «Я должен поговорить с вами. Я должен сказать вам, как мне всё это не нравится, – и продолжал: – Бетховен – вздор, Пушкин и Лермонтов – тоже». Это было ужасно».
Надо добавить, что Лев Николаевич стихи Апухтина назвал «прескверными словами», композитора же упрекал за повторяющийся лейтмотив. Рахманинов продолжает: «Через некоторое время Толстой опять подошёл ко мне. «Извините меня, пожалуйста, я старик. Я не хотел обидеть вас». Я ответил: «Как я могу обижаться за себя, если не обиделся за Бетховена?»
Рахманинов перестал бывать в Хамовниках. Однако позднее, в годы жизни за рубежом, он с грустью и сожалением вспоминал об этом: « Я так больше и не был у Толстого, а теперь бы побежал… Он побудил меня снова взяться за работу, и я могу сказать, что почти спас мне жизнь». Напомним, что эпиграфом к Первой симфонии Рахманинова взяты те же библейские слова, которые предшествуют роману Толстого «Анна Каренина»: «Мне отмщение, и аз воздам».
Рахманинов рассказал об этом происшествии Антону Павловичу Чехову. Последний обожал Толстого, а если Толстой кого-нибудь и любил, то, конечно же, Чехова. Чехов заметил: «Если это произошло в тот день, когда Толстой страдал от желудочной боли, — он не мог работать и поэтому должен был быть в очень нервном состоянии. В такие дни он склонен говорить глупости. Но не надо обращать на это внимания. Это не важно».
А вот как Рахманинов отзывается об Антоне Павловиче: «Что за человек был Чехов! Теперь я читаю его письма. Их шесть томов, я прочёл четыре и думаю: «Как ужасно, что осталось только два! Когда они будут прочтены, он умрёт, и моё общение с ним кончится». Какой человек! Совсем больной и такой бедный, а думал только о других. Он построил три школы, открыл в Таганроге библиотеку. Он помогал направо и налево, но больше всего был озабочен тем, чтобы держать это в тайне. Когда Горький хотел посвятить ему свой новый роман «Фома Гордеев», он позволил напечатать только: «Антону Павловичу Чехову». Он был настолько скромен, что боялся, что в горьковском посвящении будут какие-нибудь громкие эпитеты».
Нам, дорогие друзья, остается в очередной раз удивиться тому замечательному времени, подарившему России столь богатую поросль музыкальных и литературных гениев, а также поблагодарить судьбу за щедрые россыпи уникальных произведений искусства, созданных великими творцами «серебряного века».
