«Любовь и жизнь поэтов»
Сергей Петрищев, тенор. Солист Московского государственного академического музыкального театра имени Наталии Сац. Выпускник Российской академии музыки имени Гнесиных, стажировался в летней академии Arturo Sergi в 2005 и 2006 годах. Обладатель Золотой медали четырёх Дельфийских игр России, лауреат I премии международного конкурса исполнителей русского романса «Романсиада», лауреат конкурса «OperettaLand» и обладатель специального приза от Союза Театральных деятелей России.
В составе труппы театра гастролировал в Ирландии, Франции, Великобритании и Эстонии. Выступал с сольными концертами русского романса в Болгарии, Словакии и Японии.
Надежда Котнова — пианистка, композитор, аранжировщик, старший преподаватель РАМ имени Гнесиных и ВГИКа имени Герасимова.
Закончила и Академию и аспирантуру имени Гнесиных. Стажировалась в МГК им. Чайковского у С.Г. Иголинского. Обладатель Гран-при и лауреат многих международных конкурсов.
Среди партнеров по сцене:
певцы — А. Ведерников, О. Петрова, Я. Иванилова, А. Татаринцев, Л. Казарновская;
дирижеры — А. Дадашев, А. Каримов, Т. Гольберг, А. Барклянский, А. Истомин;
инструменталисты — Е. Румянцев, С. Полтавский, В. Кожухарова;
искусствовед — М. Казиник и другие.
Надежда сотрудничает с композиторами и режиссерами в России и США, ведет активную гастрольную деятельность.
В концерте прозвучат произведения Роберта Шумана (1810-1856) и Леонида Десятникова (р.1955).
I отделение
- Роберт Шуман «Арабески» ор. 18 (Надежда Котнова, фортепиано)
АРАБЕСКА (от итал. arabesco — арабский) — жанр инструментальной пьесы. Термин «арабеска» в архитектуре и живописи обозначает сложные узоры в арабском стиле. К музыке термин впервые применил Р. Шуман, назвавший арабеской свою пьесу для фортепиано ор. 18 (1839)
С тех пор термин «арабеска» неоднократно использовался композиторами как название небольшой пьесы, главным образом для фортепиано, как правило, изящного характера, с узорчатой фактурой и богато орнаментированным, «кружевным» мелодическим рисунком.
Шуману было 29 лет. Его отношения с Кларой Вик достигли точки невозврата, так как ее отец решительно не одобрял Шумана как возможного зятя. Роберт мог общаться с ней только через письма и в своей собственной музыке.
- Роберт Шуман. Вокальный цикл «Любовь поэта» оp. 48
«Любовь поэта» — самый знаменитый вокальный цикл Шумана. Он родился в «год песен», 1840-й — один из наиболее счастливых в жизни композитора. После многолетней изнурительной борьбы он наконец соединился с Кларой Вик, которая была единственной большой любовью Шумана. В один этот год он написал чуть ли не половину всего, созданного им для пения. В «год песен» композитор нашел и своих поэтов, среди которых главное место занял столь близкий ему по духу Генрих Гейне (1797 -1856). Шуман всегда очень внимательно относился к слову. Для цикла песен «Любовь поэта» Шуман взял тексты из «Лирического интермеццо» Гейне. Это — автобиографический цикл, история юношеской любви Гейне к его кузине, красивой, но пустой богатой девушке. Страстные излияния, воспевающие красоту любви, переплетаются в этой «повести» с тонким ощущением поэзии природы. Одухотворение природы звучит у Гейне с простотой и безыскусственностью старой народной немецкой песни, что особенно притягивало Шумана. В то время как Гейне при всей искренности и силе чувства оценил свою любовь как интермеццо, то есть как короткий преходящий эпизод, Шуман, вложив в свой цикл несколько иной смысл, сделал и иной идейный вывод.
Расположение и последовательность взятых Шуманом стихов складываются в некую сюжетную линию, в соответствии с которой протекает музыкальное развитие. Композитор отобрал 16, связанных с пережитой молодым Гейне любовной трагедией: чувство поэта было отвергнуто его кузиной. История любви развертывается последовательно: от зарождения в прекрасном месяце мае томлений и восторгов, которым вторят цветы и звезды, измены любимой, ее свадьбы с другим, до неотвязных воспоминаний, трагических снов и светлых сказочных видений, завершаемых не лишенными иронии грандиозными похоронами любви на дне морском.
В «Любви поэта» сконцентрированы характернейшие черты вокального стиля Шумана: исключительное внимание к поэтическому слову, стремление передать мелодику стиха, тонкость психологических переживаний, поражающих невиданной до того сложностью и противоречивостью, глубочайшая погруженность в них, приводящая к почти полному игнорированию внешнего мира. Этому способствуют новые выразительные средства: не песенная, а декламационная мелодика, непрерывно развивающаяся свободная форма, почти без повторов и изобразительных деталей, изысканность гармонии.
В музыке песен нет ничего внешнего, аффектированного. Сжатая, лаконичная манера изложения не допускает многословия. За видимой сдержанностью, скрывающей драматизм ситуации, остро ощущается пламенность чувств и глубокое целомудрие любовной лирики. Все здесь окутано нежнейшим поэтическим колоритом, лишь изредка в фортепианной постлюдии, в отдельных фразах прорвется нота нестерпимого отчаяния, выдавая таящуюся в глубине души драму.
Шуман, по собственному выражению, стремился «проникнуть в душу своего стихотворения…».
Название каждой песни заимствуется из начальной фразы стихотворного текста.
№1. В сиянье тёплых майских дней
№2. Цветов венок душистый
№3. И розы, и лилии
№4. Встречаю взор очей твоих
№5. В цветах белоснежных лилий
№6. Над Рейна светлым простором
№7. Я не сержусь
№8. О, если б цветы угадали
№9. Напевом скрипка чарует
№10. Слышу ли песни звуки
№11. Её он страстно любит
№12. Я утром в саду встречаю
№13. Во сне я горько плакал
№14. Мне снится ночами образ твой
№15. Забытой старой сказки
№16. Вы злые, злые песни
Так заканчивается цикл «Любовь поэта» — одно из самых прекрасных и глубоких творений Шумана.
О.Г.: Вокальная музыка, в особенности — хоровая, лучше воспринимается, если знаешь, или имеешь перед глазами текст произведения. Не навязываю вам, но, может быть, кому-то из наших слушателей пригодится:
№1
В сиянье тёплых майских дней листок раскрылся каждый.
Во мне тогда проснулась любви и ласки жажда.
В сиянье тёплых майских дней звенело птичек пенье,
И я поведал милой любви моей томленье.
№2.
Цветов венок душистый из слёз расцветает моих,
и вздох мой в песне нежной расскажут соловьи.
Тебе за любовь, малютка, все цветы отдать я рад,
пусть немолчно звонкие трели в саду твоём звучат.
№3.
И розы, и лилии, солнца сиянье —
во мне вы будили любви мечтанье.
Я вас позабыл – пленён только ею,
она всех нежнее, добрее, милее.
Лишь в ней одной любви сиянье,
и розы, и солнце, и птиц щебетанье.
Пленён только ею,
она всех нежнее,
добрее, милее, милее!
№4.
Встречаю взор очей твоих —
и скорбный стон в душе затих.
Дарит источник сил живой
мне поцелуй горячий твой.
Склоняюсь я к тебе на грудь —
и счастья близок светлый путь.
Но говоришь: <люблю тебя>,-
и горько, горько плачу я.
№5.
В цветах белоснежных лилий я укрою душу мою,
чтоб лилии спели милой, как страстно её люблю.
И, полон дрожью желанья, в сердце ей напев проник,-
нежней её лобзанья в блаженный свиданья миг.
№6.
Над Рейна светлым простором, красуясь в зеркале вод,
величьем древним гордый, высокий замок встаёт.
В том замке есть картина, красы обаяньем полна;
согрела светом дивным мне бурную жизнь она.
То девы облик чудесный, венок цветов над ней;
а очи, ланиты и губы прелестной — совсем как у милой моей.
№7.
Я не сержусь, и гнева в сердце нет.
Пусть я забыт тобой, пусть я забыт тобой,
но гнева нет, но гнева нет.
Горит огнём твоей красы алмаз,
но в сердце ночь, в нём свет давно погас,-
я это знал.
Я не сержусь, и гнева в сердце нет.
Мне сон зловещий снился:
холодный мрак в твоей душе таился,
я видел змей в твоей груди больной,
и как несчастна ты, друг бедный мой…
Я не сержусь, я не сержусь.
№8.
О, если б цветы угадали, как в сердце боль тяжела,
они б со мной рыдали — и грусть моя прошла.
Когда б соловьи узнали, какой печалью томлюсь,
они бы мне напевали нежнее песнь свою.
О, если звёзд далёких коснётся мой вздох больной,
с небес прилетит высоких ко мне их светлый рой.
Они страданий не знают, понятна та скорбь лишь ей,
кто страшно так терзает, терзает сердце мне.
№9.
Напевом скрипка чарует, весельем флейты звенят, весельем флейты звенят.
Любимая здесь танцует, невесты на ней наряд, невесты на ней наряд.
Труба звучит ликованьем, труба звучит ликованьем, и песни, и шум, и звон,-
но в них таится рыданье, но в них таится рыданье и горести скорбный стон.
№10.
Слышу ли песни звуки, что пела мне она,-
и грудь задрожит от муки, немой тоски полна.
И, горем своим измучен, бегу в лесную даль —
излить в слезах горючих души моей печаль.
№11.
Её он страстно любит, но ей приглянулся другой.
Другой тот любит другую и выбрал своею женой.
А девушка с досады в мужья того берёт,
кто встретился ей случайно, — и юношу скорбь гнетёт.
Стара эта песнь, но значенье хранит она своё:
навек разбито сердце у всех, кто знал её.
№12.
Я утром в саду встречаю летнего солнца привет,
и шепчут мне что-то цветочки — я же молчу в ответ.
И с нежною лаской участья цветы мне шепчут вокруг:
«С нею не будь ты жестоким, наш бедный, печальный друг!»
№13.
Во сне я горько плакал: я видел – ты спишь вечным сном…
Проснулся я неутешно — слёзы всё струились ручьём.
Во сне я горько плакал: меня разлюбила ты…
Проснулся я – слёзы снова лились в ночной тиши.
Во сне я горько плакал: мне снилось – любим я тобой!
Проснулся я, вновь рыдая, жгучей объят тоской…
№14.
Мне снится ночами образ твой: ты смотришь приветно, взор склоняя,
и я стремлюсь к тебе с тоской, у ног твоих рыдая.
Туманит печаль милый твой взгляд, головка грустно твоя кивает,
и глазки ласково глядят и жемчуг слёз роняют.
И слово тихо ты шепчешь мне, даришь мне букет, букет кипарисный,-
но сон исчез, и букета нет, и слово мной забыто…
№15.
Забытой старой сказки напев услышал я:
звенит она нежной лаской, в чудесный край маня.
Цветов в огне заката пестреет там ковёр,
и полон аромата их свадебный убор.
Там лес поёт зелёный напевы старых лет,
а ветер птичьи звоны несёт ему в ответ.
Воздушный рой видений из недр земли встаёт,
танцует в лунном свете их лёгкий хоровод.
И листья все сверкают там в искрах голубых,
причудливо мелькают лучи огней лесных.
Ручьи бегут, играют средь мраморных громад,
и влагу отражает алмазный водопад. Ах! Ах!
Ах, если б мог уйти я в тот край чудесных грёз,
забыть печали злые, не знать тоски и слёз!..
Мне свет во сне сияет страны волшебной той,-
но в блеске утра тает мечты обман пустой, мечты обман пустой.
№16.
Вы злые, злые песни, коварный, страшный сон! —
пусть вас в гробу схоронят, должен большим быть он.
Что в нём ещё положат — хочу я это скрыть,
но гейдельбергской бочки он должен толще быть.
И доски больших носилок надёжней быть должны,
чем майнцский мост над Рейном, и крепки и прочны.
Двенадцать великанов придут из-за синих гор;
им надо быть сильнее, чем в Кёльне Христофор.
И гроб в глубину морскую опустят они на дно:
могилой быть для гроба лишь морю суждено.
Что в том гробу сокрыто — от вас я не таю:
навек в нём схоронил я любовь и скорбь мою.
II отделение
Один из самых исполняемых современных российских композиторов.
Леонид Десятников называет себя петербуржцем, но его детство и юность прошли в Харькове и в некоторых его произведениях действительно есть отсылки к украинской культуре.
- Леонид Десятников «Буковинские песни».
На самом деле, это не «песни», а фортепианный цикл из 24 прелюдий. В исполнении Надежды Котновой прозвучат три из них:
1) «Якби знала мати…»
2) «Червона калина бiленько зацвiла»
3) «Панi пана мала – Петруся кохала»
Десятников — постмодернист. Его восприятие музыки и мира как текста — это, пожалуй, первое, на что обращаешь внимание при знакомстве с его творчеством. Невероятное внимание к чужому тексту — в этом смысле по сочинениям Десятникова можно изучать историю литературы. Стихи Рильке, Тютчева, Хармса, Олейникова, Джеральда Мэнли Хопкинса, Аронзона, Тао Юань-Мина, Державина, Карамзина и Бальзака — разброс колоссален, но в каждом случае композитор крайне бережно обращается с текстом и даже там, где его толком нет, старается репрезентировать самую суть чужого произведения, найти его нерв.
12 апреля в исполнении Сергея Петрищева и Надежды Котновой прозвучит:
- Леонид Десятников, вокальный цикл «Любовь и жизнь поэта» (1989) на стихи Н. Олейникова и Д. Хармса
1) «Послание, одобряющее стрижку волос»
2) «Старуха»
3) «Муха»
4) «Постоянство веселья и грязи»
5) «Жук» (рапсодия)
6) «Пассакалия»
7) «А я…»
«Любовь и жизнь поэта» – ранний, 1989 года, опус Десятникова, вокальный цикл для тенора и фортепиано на стихи Даниила Хармса и Николая Олейникова, поэтов-«обэриутов»*, уничтоженных в числе множества других русскими на рубеже 1930-40-х гг.
* ОБЭРИУ́ (Объединение Реального Искусства) — группа писателей и деятелей культуры, существовавшая в 1927 — начале 1930-х годов в Ленинграде.
ОБЭРИУты декларировали отказ от традиционных форм искусства, необходимость обновления методов изображения действительности, культивировали гротеск, алогизм, поэтику абсурда. В своём стремлении осуществить революцию в искусстве выступали против заумного языка в искусстве. Их методом изображения действительности и воздействия на неё было искусство абсурда, отмена логики и общепринятого времяисчисления в поэтических произведениях, необычное противопоставление отдельных частей произведений, которые сами по себе реалистичны.
Вокальный цикл «Любовь и жизнь поэта» Десятников считает своим самым значительным произведением. «…Нечто удивительно цельное, исключительно гармоничное при парадоксальном у Десятникова сочетании меланхолии с иронией, интеллекта и простодушия, мотивов фольклорных и джазовых» (из отзыва на исполнение). В нем есть величие, пафос и красота, но тексты обэриутов сбивают куда-то в сторону. Разницы между элитарным и плебейским для него будто не существует — композитор ко всему подходит критически. «Я не обладаю вкусом — и не должен обладать. Мне больше приличествует музыкальная всеядность, согласитесь», — говорил Десятников в одном из интервью.
(В 2006 году Алексей Ратманский на фестивале «Территория» поставил на эту музыку балет «Вываливающиеся старухи» и станцевал в нем сам вместе с подопечными артистами Большого театра).
Десятникова нередко называют композитором холодным, пишущим музыку для ума, но это не совсем так. Точнее всех слова подобрал критик Дмитрий Бавильский: «Это от Игоря Стравинского у него суховатая интеллектуальность, оборачивающаяся колючей, колкой музыкой, обращенной в прошлое, и с голосами, следующими параллельным музыке курсом».
Любимый жанр Десятников формулирует так: «Трагически-шаловливая вещица» (по другим сведениям, это определение принадлежит Белле Ахмадуллиной). Это определение вполне соответствует вокальному циклу, который будет исполнен во втором отделении концерта. Отдельные песни («Муха» и «Послание…») мы слышали в нашем зале в переложении для сопрано. А вот полный цикл прозвучит впервые.
Я решила в этой статье дать полный текст этого цикла. Стихи, как говорится, «на грани фола» — шаловливы, парадоксальны, порой злые, порой смешные… В общем, читаем, улыбаемся шутке художника и слушаем!..
Послание, одобряющее стрижку волос (Н. Олейников)
Если птичке хвост отрезать —
Она просто запоёт.
Если сердце перерезать —
Обязательно умрёт!
Ты не птичка, но твой локон —
Это тот же птичий хвост:
Он составлен из волокон,
Из пружинок и волос.
Наподобие петрушки
Разукрашен твой овал,
Покрывает всю макушку
Волокнистый матерьял.
А на самом на затылке
Светлый высыпал пушок.
Он хорошенькие жилки
Покрывает на вершок.
О, зови, зови скорее
Парикмахера Матвея!
Пусть означенный Матвей
На тебя прольет елей.
(Под елеем подразумевается одеколон)
Пусть его ножи стальные
И машинки застучат
И с твоей роскошной выи
Пух нежнейший удалят.
Где же птичка, где же локон,
Где чудесный птичий хвост,
Где волос мохнатый кокон,
Где пшеница, где овёс?
Где растительные злаки,
Обрамлявшие твой лоб,
Где волокна-забияки,
Где петрушка, где укроп?
Эти пышные придатки,
Что сверкали час назад,
В живописном беспорядке
На полу теперь лежат.
И дрожит Матвей прекрасный,
Укротитель шевелюры,
Обнажив твой лоб атласный
И ушей архитектуру.
Старуха (Д. Хармс)
Года и дни бегут по кругу.
Летит песок; звенит река.
Супруга в дом идёт к супругу.
Седеет бровь, дрожит рука.
И светлый глаз уже слезится,
на всё вокруг глядя с тоской.
И сердце, жить устав, стремится
хотя б в земле найти покой.
Старуха, где твой чёрный волос,
Твой гибкий стан и лёгкий шаг?
Куда пропал твой звонкий голос,
Кольцо с мечом и твой кушак?
Теперь тебе весь мир несносен,
противен ход годов и дней.
Беги старуха в рощу сосен
и в землю лбом ложись и тлей.
Муха (Н. Олейников)
Я муху безумно любил!
Давно это было, друзья,
Когда ещё молод я был,
Когда ещё молод был я.
Бывало, возьмёшь микроскоп,
На муху направишь его —
На щечки, на глазки, на лоб,
Потом на себя самого.
И видишь, что я и она,
Что мы дополняем друг друга,
Что тоже в меня влюблена
Моя дорогая подруга.
Кружилась она надо мной,
Стучала и билась в стекло,
Я с ней целовался порой,
И время для нас незаметно текло.
Но годы прошли, и ко мне
Болезни сошлися толпой —
В коленках, ушах и спине
Стреляют одна за другой.
И я уже больше не тот.
И нет моей мухи давно.
Она не жужжит, не поёт,
Она не стучится в окно.
Забытые чувства теснятся в груди,
И сердце мне гложет змея,
И нет ничего впереди…
О муха! О птичка моя!
Постоянство веселья и грязи (Д. Хармс)
Вода в реке журчит прохладна,
и тень от гор ложится в поле,
и гаснет в небе свет. И птицы
уже летают в сновиденьях,
и дворник с чёрными усами
стоит всю ночь под воротами
и чешет грязными руками
под грязной шапкой свой затылок,
и в окнах слышен крик весёлый
и топот ног и звон бутылок.
Проходит день, потом неделя,
потом года проходят мимо,
и люди стройными рядами
в своих могилах исчезают,
а дворник с чёрными усами
стоит года под воротами
и чешет грязными руками
под грязной шапкой свой затылок,
и в окнах слышен крик весёлый
и топот ног и звон бутылок.
Луна и солнце побледнели,
созвездья форму изменили,
движенье сделалось тягучим,
и время стало как песок,
а дворник с чёрными усами
стоит опять под воротами
и чешет грязными руками
под грязной шапкой свой затылок,
и в окнах слышен крик весёлый
и топот ног и звон бутылок.
Жук (рапсодия) (Н. Олейников)
Уж солнышко не греет
И ветры не шумят,
Одни только евреи
На веточках сидят.
В лесу не стало мочи,
Не стало и житья:
Абрам под каждой кочкой,
Да!.. Множество жидья!
Воробей — еврей,
Канарейка — еврейка,
Божия коровка — жидовка,
Термит — семит,
Грач — перхач…
Летит жук, жужжит,
— Ж-ж-жид!
— Бабочка, бабочка, где же твой папочка?
— Папочка мой утонул!
— Бабочка, бабочка, где твоя мамочка?
— Мамочку съели жиды!
Ох, эти жидочки,
Ох, эти пройдохи,
Жены их и дочки
Носят только дохи.
Дохи их греют,
Дохи их ласкают,
А кто не евреи —
Те все погибают.
До встречи на концерте!
Ольга Гарбар
